фото: самец домового воробья

По всей России, от Архангельска до Крыма и
Кавказа включительно, водятся два вида воробьев: домовый (Passerdomesticus) и полевой (Passermontanus).Оба этих вида довольно
существен­но отличаются друг от друга и почти одинаково многочисленны и
обыкновенны. Домовый воробей особенно многочислен в городах, полевой же — в
деревнях, селах и пригородах.

фото: полевой воробей

самец и самка домового воробья

При первом же удобном случае присмотритесь,
и увидите,какпросто выучиться разли­чать наших воробьев и как вам будет приятно
этого достигнуть. Со вре­менем вы найдете и дру­гие, более мелкие отличительные
признаки до­мового и полевого воро­бья (как, например, буро­вато-серую шапочку
на голове у первого и крас­но-бурую у второго, отче­го полевого воробья иногда
называют также и красноголовым). Но я не стану более утомлять вас перечислением
этих мелких признаков, а пе­рейду к описанию харак­тера и образа жизни этих
неразлучных пернатых спутников человека.

фото: самка домового воробья

С незапамятных времен сопутствуя чело­веку
и живя с ним, мо­жет быть, уже многие тысячелетия, воробей, естественно, должен
был отразить в своем харак­тере влияние столь близких
отношений с умным, но в то же время и весьма опасным соседом. Это птица
необычайно тонкого ума, в высшей степени наблюдательная и сообразительная.
Почти ручная и домашняя, с одной стороны, с другой — строгая и дикая в такой
степени, что редко какую птицу так трудно изловить, как воробья. Недаром и в
пословице говорится, что«старого воробья на мякине не прове­дешь» .
Если же и удастся его поймать, то очень трудно приучить к клетке и заставить
примириться с нею. Впрочем, молодой воро­бышек, взятый из гнезда, когда у него
над ушами торчит еще пушок, приручается очень легко и сильно привязывается к
свое­му хозяину.

Также весьма характерной чертой воробья
является его наглость и нахальство, соединенные в то же время с необычайной
осторожностью и осмотрительностью. Нужно видеть, например, домовую воробьиху,
когда она скачет по накрытому на балконе обеденному столу с целью набить себе
зоб кусочками булки, хлеба, сыра и др., чтобы снести все это своим птенчикам, а
сама глаз не сводит с человека, смирно сидящего на том же балконе и следя­щего
за ней глазами. Какой лукавый, проницательный у нее взгляд! Кажется, в глазах у
тебя читает, каковы твои намерения...

Воробью присуща также чрезвычайная
болтливость. Нет другой птицы, которая столько бы шумела, как воробей. Кричать,
ссориться, горланить из-за всякой безделицы — без этого воро­бью никак
невозможно. Даже молодые птенцы в гнезде и те по­чти целый день пищат в отличие
от птенцов других птиц, кото­рые в гнезде держатся весьма молчаливо. Ссоры у
воробьев осо­бенно часты и шумны ранней весной, когда начинается разбивка
зимних стай на парочки и оспаривание мест для гнездовья. Гос­поди, что тут
только творится! Шум, гам, крик, гоньба, штук по пять-шесть друг за дружкой;
драка, хватанье друг друга. Иногда вся ссорящаяся на дереве компания комком
летит с неимовер­ным гамом на землю, где ссора обыкновенно и оканчивается же­стокой
взаимной потасовкой, после которой буяны разлетаются в разные стороны, с тем
чтобы через некоторое время снова затеять ссору в другом месте.

За исключением самого Крайнего Севера
Европейской и Азиатской России, воробей повсюду является птицей оседлой, круг­лый
год держится на одном и том же месте, предпринимая толь­ко ежедневные вылеты на
окрестные поля и огороды, на ночь же всегда возвращается домой, во двор, на
котором гнездится.

Полевой воробей большей частью откочевывает
весной в реч­ные долины, поля, рощи, гнездится в дуплистых деревьях или под
крышами полевых построек, где и проводит все лето и осень, с наступлением же
зимы прилетает с молодой порослью к челове­ческим жилищам, где и держится всю
зиму, прокармливаясь около человека. В больших городах полевой воробей почти не
встреча­ется, за исключением только обширных садов, где его можно иног­да
встретить рядом с домовым воробьем. Итак, сельские и приго­родные жители могут
часто, особенно зимой, наблюдать совмест­но оба вида воробьев, городским же
жителям приходится большей частью иметь дело с одним лишь домовым.

Насчет воробьиного голоса вряд ли нужно особенно
распро­страняться. Кто не знает этих неугомонных «чив-чив», «чим-чим»,
«теререре» и тому подобных мало музыкальных воробьиных зву­ков. Впрочем, и к
ним ухо прислушивается даже с некоторым удовольствием в ясные февральские дни,
когда начинающее уже пригревать солнышко распускает в капли залежавшийся снег
на крышах и в то же время будит в маленьких воробьиных голов­ках смутные грезы
о будущем празднике весны. В марте же и апреле, в самый разгар гнездованья, от
воробья можно услышать даже нечто вроде небольшой трельки, звучащей довольно
недур­но и имеющей некоторое, правда весьма отдаленное, сходство с отрывком
трели жаворонка; собственно же настоящего, заправс­кого пения у воробья не
имеется, а есть только торопливое, несу­разное «чирканье» да «чимканье». У
полевого воробья, соответственно его более изящной внешности, голос звучит
нежнее, а призывный его звук, когда, например, полевой воробей, отставший от
своей стаи, призывает ее, скорее похож на призывный крик щег­ла.

Оба воробья начинают весной очень рано вить
гнезда, когда не только еще березка не начинала зеленеть, но и травка-то на
припечных местах не показывалась. Гнездо домового воробья помещается обычно под
отставшей обивкой домовых стен, а так­же в дуплах деревьев, в ласточкиных
гнездах, скворечницах и разных других укромных уголках, безопасных от посещений
до­машней кошки — злейшего врага домового воробья. Воробьи­ное гнездо
представляет собой грубую, неискусную постройку — кучку разного натасканного
отовсюду хлама: соломинок, моча­лочек, сухих травинок, перышек, тряпочек и др.
Среди этой куч­ки обмято и выкруглено небольшое углубление, слегка выстлан­ное
перышками и конскими волосами. Изредка случается, что воробей, не найдя
подходящего закрытого помещения, устраива­ет свое гнездо и открыто, ущемляя его
между стволом и суком какого-нибудь дерева, в исключительных же случаях даже
под­вешивает к концам древесных ветвей, и тогда, конечно, гнездо представляет
собой уже не кучку хлама, а более или менее ис­кусную постройку, прикрытую
сверху и имеющую сбоку летное отверстие.

Полевой воробей также помещает свое гнездо
всегда закрыто, преимущественно в древесных дуплах, охотно гнездится в до­миках,
поставленных для синиц, скворцов, мухоловок и других дуплогнездников.

Самочка воробья несет на каждый вывод по 5
— 6, а иногда и до 8 яичек, которые нередко имеют весьма разнообразную ок­раску
и рисунок, преимущественно же красновато-белые, испещ­ренные бурыми и пепельно-серыми
пятнышками, крапинками и точечками. Яйца полевого воробья имеют несколько
меньшую величину, чем домового. При благоприятной погоде в первой по­ловине
апреля (а на юге в конце марта) на воробьином гнезде можно найти уже полную
кладку. Высиживанием занимаются попеременно как самочка, так и самчик, и через
13 — 14 дней вылупляются уже молодые воробышки.

 Выкармливание птенцов производится почти
исключительно насекомыми — преимущественно гусеницами бабочек и личинками мух и
жуков. Той же самой пищей кормятся в это время и старики.

По вылете молодых птиц из гнезда, старики в
течение 8 — 10 дней держатся при них, продолжая их прилежно выкармливать, а затем приступают ко второму выводу.
За вторым выво­дом следует еще и третий, иногда, на юге, даже и четвертый. Та­ким
образом, пара воробьев производит в течение лета весьма многочисленное
потомство.

Молоденькие воробышки-подлетки чрезвычайно
милые и симпатичные создания; можно подолгу любоваться на них, когда они
выкармливаются стариками. Где гнездится много воробьев, там обычно молодые
разных гнезд соединяются в общие стайки. Рассядется такая стайка по кустам
вдоль садовой дорожки под присмотром какого-нибудь старого воробья и чирикает
себе без­заботно и весело. Остальные же старики промышляют для своей детворы
корм. То и дело подлетает то один, то другой из них, неся в клюве что-нибудь
съестное для своих деток. Старый же воро­бей-гувернер находится безотлучно на
своем дежурстве и, сидя на какой-нибудь ветке, внимательным глазом следит по
сторо­нам, чтобы вовремя предупредить вверенных его охране воробьят об
угрожающей опасности. Завидев, например, приближающегося ястреба, он тотчас
издает тревожное «чрррр...», и все воробьята, беззаботно чирикавшие на ветках и
прыгавшие по дорожкам, стремглав бросаются в чащу кустов, где и остаются, пока
не мину­ет опасность.

К началу осени, когда заканчиваются хлопоты
по выводу детей, воробьи сбиваются в общие, иногда весьма большие стаи, в
которых и держатся всю зиму вблизи человеческих жилищ до наступления весны.

В заключение нам остается еще рассмотреть
весьма существенный и практически важный вопрос: вредная птица воробей или
полезная?

Если бы мне пришлось на этот вопрос дать
ответ, что воро­бей птица вредная, то больше и нечего было бы особенно распро­страняться,
так как большинство читателей, вероятно, легко со­гласились бы с таким
приговором и не потребовали бы особых доказательств. Сказано — «вор-воробей». Все и всегда его так называют и называли, и даже в песнях, пословицах
и поговорках его величают вором, значит, верно, что вор, а уж какой пользы
ожидать от заведомого вора! Но так как я хочу утверждать как раз противное, а
именно что воробьи хотя в известном смысле и воры, тем не менее птицы полезные,
то я не могу здесь ограни­читься парой слов.

Никто не разобрал так ясно и определенно
вопроса о вредности или полезности воробья, как это сделал М.Н. Богданов в
своей превосходной книжке «Мирские захребетники», а так как мне пришлось бы
почти буквально повторить те же доводы, кото­рые привел в пользу воробья автор
упомянутой книги, то я счи­таю наиболее целесообразным привести здесь, в
выдержках, его собственные слова.

«Воробей честный работник, он исправно
трудится на своего хозяина, он приносит ему много пользы, и за это-то его гонят
везде, бранят вором и не любят. Виноват ли он, что его труды не хотят ценить и
что его вынуждают воровать? Да он и не ворует, а берет только свое.

С апреля по конец июля или даже до начала
августа воро­бьи волей-неволей питаются не зернами, а гусеницами, личинками
насекомых, жучками, бабочками, мушками, улитками. Сколь­ко они съедят их сами,
сколько перетаскают своим воробьятам — не мог перечесть того и аккуратный
немец. Судите же, как вели­ко количество съедаемых воробьем насекомых.

Чтобы оценить пользу, которую в течение
весны и лета прине­сет нам воробей, нам надо посмотреть на наши огороды, сады,
луга, цветники, и узнать, что там делается... Он (воробей) каждый день
внимательно осматривает грядки и с утра до вечера истребляет всех тех воров,
которые едят овощи. Я знаю, вы тотчас вспомните обиды, причиненные вам
воробьем. Вы скажете, что ваш огородник жало­вался на воробьев.«Что ни посеешь, — говорил старик, — все ис­портит. Как только выйдет росточек из земли, налетят, объедят,
повыдергают, и сажай снова». Это правда; молодым
росткам сильно достается от воробья (и их надо прилежно оберегать от этого
лакомки — прибавлю от себя), но когда растение укоренится, распу­стит листья,
тут воробей уж не тронет его.

Приходит садовник: «Надо,
говорит, сетки надеть на виш­ни; воробьи одолели, все ягоды испортят». Ну, а это что такое? Спро­сите-ка его: вот вишенка, не испорченная
воробьем. Отчего на ней пятнышко? Откуда взялась гусеница внутри вишневой
косточки? В том-то и дело. Воробей тут не вор, а охранитель нашего добра. Он
поедает молодые росточки главным образом потому, что находит на них насекомых,
а если он соблазнится вкусной ягодкой вишни, то и мы с вами не утерпели бы,
чтобы не съесть ее. Зато он на том же вишневом дереве переловит не одну сотню
жучков и бабочек, мух, ос и других насекомых, которые проклевывают вишневые
ягоды, что­бы положить туда яички. Из каждого такого яичка выйдет гусени­ца;
она проточит вишневую косточку и начнет есть горькое зер­нышко, лежащее в ней.
Достаточно одной-двух бабочек или других насекомых, чтобы испортить ягоды на
всем дереве. Вот полюбуй­тесь: садовник покрыл вишневое дерево сеткой. Не
достать теперь воробью сладких вишен. Но разве сетка защитит от бабочек, мух и
жучков? Нет; и береженые вишни вышли хуже небереженых: столько между ними
кривобоких, маленьких, невкусных, что хоть и не соби­рать их, так в ту же
пору... Видите, как бы вы ни старались обви­нять воробья в воровстве, учиненном
им в течение весны и лета, а все-таки выйдет, что воровство это
вам же полезно. И окажется на поверку, что, не будь
воробья, не пришлось бы вам есть многих вкус­ных овощей и фруктов.

Началась осень, воробей полетел на
конопляники, и тогда он становится неузнаваем. Он вошел во вкус грабежа. Нет
конопли —он летит на поля, где сложен хлеб, летит на
гумно, на молотильные тока, порхает по дорогам, где возят снопы. Хлебное зерно
стало его исключительной пищей. В течение всей осени воробей сущий вор; но ведь
он служил нам всю весну и лето верой и правдой; не жалейте же нескольких
горстей зерен, которые вы все равно поте­ряли бы при сборке хлеба: по полям,
при перевозке снопов по до­рогам, при сушке в овинах, при молотьбе, при
пересыпке зерен из мешка в мешок. Воробей и тут берет только то, что уже
брошено, чего вы не можете поднять, что съедят другие птицы и звери... Воробей
не только не вор, но птичка полезная и умная, которую всякий благоразумный
человек должен оберегать».

Вот что говорит наш известный знаток и
тонкий наблюда­тель птичьего мира.

Наконец, относительно полевого воробья
следует также помнить, что он, как уже было упомянуто выше, не трогает ни пло­дов,
ни ростков, а потому и должен всегда быть желанным гостем во фруктовых садах и
на огородах.

Итак, в конце концов, оба наших воробья — а
в особенности полевой — приносят больше пользы, чем вреда, и потому их дол­жно
охранять, а не преследовать.